Андреа Бенедетти
Сегодня я хочу предложить вашему вниманию очень красивую галерею натюрмортов, которые были написаны художниками в семнадцатом – девятнадцатом веках.
Натюрморты XVII – IX века
Яков ван Хюльсдонк
Лукас Веласкес
Осиас Беерт
Франс Снейдерс
Jacob van Walscapelle
Ян Франс ван Даль
Pieter Snijers
Albertus Jonas Brandt
Albertus Jonas Brandt
Мигель Парра
Петер Фаес
Ян Франс ван Даль
Eelke Jelles Eelkema
Georgius Jacobus Johannes van Os
Самое притягательное в живописи-натюрморт! С рождения люблю эти чудные работы! Так трогает каждая виноградинка, лепесток, ваза и ещё сюрпризы света! Благодарю!
спасибо, они совершенны!
Алексей, +100500!!!
Однако ж точно сказались вкусы!
А мне в противовес этому вспомнилось насчет живописи той эпохи - поистине дивное от Эмиля Верхарна в переводе Г. Шенгели...
Что ж, сограждане, прочувствуем:
СТАРЫЕ МАСТЕРА
В столовой, где сквозь дым ряды окороков,
Колбасы бурые, и медные селедки,
И гроздья рябчиков, и гроздья индюков,
И жирных каплунов чудовищные четки,
Алея, с черного свисают потолка,
А на столе, дымясь, лежат жаркого горы,
И кровь и сок текут из каждого куска, –
Сгрудились, чавкая и грохоча, обжоры.
Дюссар, и Бракенбург, и Тенирс, и Крассбек,
И сам пьянчуга Стен[2] сошлись крикливым клиром,
Жилеты расстегнув, сияя глянцем век;
Рты хохотом полны, полны желудки жиром.
Подруги их, кругля свою тугую грудь
Под снежной белизной холщового корсажа,
Вина им тонкого спешат в стакан плеснуть, –
И золотых лучей в вине змеится пряжа,
На животы кастрюль огня кидая вязь.
Царицы-женщины на всех пирах блистали,
Где их любовники, ругнуться не боясь,
Как сброд на сходбищах в былые дни, гуляли.
С висками потными, с тяжелым языком,
Икотой жирною сопровождая песни,
Мужчины ссорились и тяжким кулаком
Старались недруга ударить полновесней,
А женщины, цветя румянцем на щеках,
Напевы звонкие с глотками чередуя,
Плясали бешено, – стекло тряслось в пазах, –
Телами грузными сшибались, поцелуя
Дарили влажный жар, как предвещанье ласк,
И падали в поту, полны изнеможенья.
Из оловянных блюд, что издавали лязг,
Когда их ставили, клубились испаренья;
Подливка жирная дымилась, и в соку
Кусками плавало чуть розовое сало,
Будя в наевшихся голодную тоску.
На кухне второпях струя воды смывала
Остатки пиршества с опустошенных блюд.
Соль искрится. Блестят тарелки расписные.
Набиты поставцы и кладовые. Ждут, –
Касаясь котелков, где булькают жаркие, –
Цедилки, дуршлаги, шпигалки, ендовы,
Кувшины, ситечки, баклаги, сковородки.
Два глиняных божка, две пьяных головы,
Показывая пуп, к стаканам клонят глотки, –
И всюду, на любом рельефе, здесь и там, –
На петлях и крюках, на бронзовой оковке
Комодов, на пестах, на кубках, по стенам,
Сквозь дыры мелкие на черпаке шумовки, –
Везде – смягчением и суетой луча
Мерцают искорки, дробятся капли света,
Которым зев печи, – где, жарясь и скворча,
Тройная цепь цыплят на алый вертел вздета, –
Обрызгивает пир, веселый и хмельной,
Кермессы[3] царственной тяжелое убранство.
Днем, ночью, от зари и до зари другой,
Они, те мастера, живут во власти пьянства.
И шутка жирная вполне уместна там,
И пенится она, тяжка и непристойна,
Корсаж распахнутый подставив всем глазам,
Тряся от хохота шарами груди дойной.
Вот Тенирс, как колпак, корзину нацепил,
Колотит Бракенбург по крышке оловянной.
Другие по котлам стучат что стало сил,
А прочие кричат и пляшут неустанно
Меж тех, кто спит уже с ногами на скамье.
Кто старше – до еды всех молодых жаднее,
Всех крепче головой и яростней в питье.
Одни остатки пьют, вытягивая шеи,
Носы их лоснятся, блуждая в недрах блюд;
Другие с хохотом в рожки и дудки дуют,
Когда порой смычки и струны устают, –
И звуки хриплые по комнате бушуют.
Блюют в углах. Уже гурьба грудных детей
Ревет, прося еды, исходит криком жадным,
И матери, блестя росою меж грудей,
Их кормят, бережно прижав к соскам громадным.
По горло сыты все – от малых до больших;
Пес обжирается направо, кот – налево…
Неистовство страстей, бесстыдных и нагих,
Разгул безумный тел, пир живота и зева!
И здесь же мастера, пьянчуги, едоки,
Насквозь правдивые и чуждые жеманства,
Крепили весело фламандские станки,
Творя Прекрасное от пьянства и до пьянства.
ПРИМЕЧАНИЯ - на всякий случай:
[2] Дюссар, и Бракенбург, и Тенирс, и Крассбек, и… Стен… – фламандские художники XVII в., реалистически изображавшие жизнь и быт горожан Фландрии.
[3] Кермесса – престольный праздник, сопровождавшийся играми, танцами, балаганными представлениями и т. п.
None
Показать комментарийсупер картины
None
Показать комментарийспасибо, они совершенны!
None
Показать комментарийСамое притягательное в живописи-натюрморт! С рождения люблю эти чудные работы! Так трогает каждая виноградинка, лепесток, ваза и ещё сюрпризы света! Благодарю!
None
Показать комментарийНетленка. Название "мёртвая природа" заключает в себе иронию на грани сарказма: нет ничего живее такой "мёртвой природы" - особенно для вымирающих от голода народов. 400-летние фрукты не вянут - спаси Бог реставраторов. -
None
Показать комментарийХотя веганские вкусы модератора и автора сказались на отсутствии битой дичи, окороков и иного раблезианства, столь уважаемого восточноевропейскими мужланами - то есть нами - в среднеевропейском натюрморте
None
Показать комментарийАлексей, +100500!!!
Однако ж точно сказались вкусы!
А мне в противовес этому вспомнилось насчет живописи той эпохи - поистине дивное от Эмиля Верхарна в переводе Г. Шенгели...
Что ж, сограждане, прочувствуем:
СТАРЫЕ МАСТЕРА
В столовой, где сквозь дым ряды окороков,
Колбасы бурые, и медные селедки,
И гроздья рябчиков, и гроздья индюков,
И жирных каплунов чудовищные четки,
Алея, с черного свисают потолка,
А на столе, дымясь, лежат жаркого горы,
И кровь и сок текут из каждого куска, –
Сгрудились, чавкая и грохоча, обжоры.
Дюссар, и Бракенбург, и Тенирс, и Крассбек,
И сам пьянчуга Стен[2] сошлись крикливым клиром,
Жилеты расстегнув, сияя глянцем век;
Рты хохотом полны, полны желудки жиром.
Подруги их, кругля свою тугую грудь
Под снежной белизной холщового корсажа,
Вина им тонкого спешат в стакан плеснуть, –
И золотых лучей в вине змеится пряжа,
На животы кастрюль огня кидая вязь.
Царицы-женщины на всех пирах блистали,
Где их любовники, ругнуться не боясь,
Как сброд на сходбищах в былые дни, гуляли.
С висками потными, с тяжелым языком,
Икотой жирною сопровождая песни,
Мужчины ссорились и тяжким кулаком
Старались недруга ударить полновесней,
А женщины, цветя румянцем на щеках,
Напевы звонкие с глотками чередуя,
Плясали бешено, – стекло тряслось в пазах, –
Телами грузными сшибались, поцелуя
Дарили влажный жар, как предвещанье ласк,
И падали в поту, полны изнеможенья.
Из оловянных блюд, что издавали лязг,
Когда их ставили, клубились испаренья;
Подливка жирная дымилась, и в соку
Кусками плавало чуть розовое сало,
Будя в наевшихся голодную тоску.
На кухне второпях струя воды смывала
Остатки пиршества с опустошенных блюд.
Соль искрится. Блестят тарелки расписные.
Набиты поставцы и кладовые. Ждут, –
Касаясь котелков, где булькают жаркие, –
Цедилки, дуршлаги, шпигалки, ендовы,
Кувшины, ситечки, баклаги, сковородки.
Два глиняных божка, две пьяных головы,
Показывая пуп, к стаканам клонят глотки, –
И всюду, на любом рельефе, здесь и там, –
На петлях и крюках, на бронзовой оковке
Комодов, на пестах, на кубках, по стенам,
Сквозь дыры мелкие на черпаке шумовки, –
Везде – смягчением и суетой луча
Мерцают искорки, дробятся капли света,
Которым зев печи, – где, жарясь и скворча,
Тройная цепь цыплят на алый вертел вздета, –
Обрызгивает пир, веселый и хмельной,
Кермессы[3] царственной тяжелое убранство.
Днем, ночью, от зари и до зари другой,
Они, те мастера, живут во власти пьянства.
И шутка жирная вполне уместна там,
И пенится она, тяжка и непристойна,
Корсаж распахнутый подставив всем глазам,
Тряся от хохота шарами груди дойной.
Вот Тенирс, как колпак, корзину нацепил,
Колотит Бракенбург по крышке оловянной.
Другие по котлам стучат что стало сил,
А прочие кричат и пляшут неустанно
Меж тех, кто спит уже с ногами на скамье.
Кто старше – до еды всех молодых жаднее,
Всех крепче головой и яростней в питье.
Одни остатки пьют, вытягивая шеи,
Носы их лоснятся, блуждая в недрах блюд;
Другие с хохотом в рожки и дудки дуют,
Когда порой смычки и струны устают, –
И звуки хриплые по комнате бушуют.
Блюют в углах. Уже гурьба грудных детей
Ревет, прося еды, исходит криком жадным,
И матери, блестя росою меж грудей,
Их кормят, бережно прижав к соскам громадным.
По горло сыты все – от малых до больших;
Пес обжирается направо, кот – налево…
Неистовство страстей, бесстыдных и нагих,
Разгул безумный тел, пир живота и зева!
И здесь же мастера, пьянчуги, едоки,
Насквозь правдивые и чуждые жеманства,
Крепили весело фламандские станки,
Творя Прекрасное от пьянства и до пьянства.
ПРИМЕЧАНИЯ - на всякий случай:
[2] Дюссар, и Бракенбург, и Тенирс, и Крассбек, и… Стен… – фламандские художники XVII в., реалистически изображавшие жизнь и быт горожан Фландрии.
[3] Кермесса – престольный праздник, сопровождавшийся играми, танцами, балаганными представлениями и т. п.
None
Показать комментарийПо-русски:
Георг Якоб Йоханн ван Ос (Georgius Jacobus Johannes van Os) Нидерланды, 1782-1861
Элке Еллес Элкема (Eelke Jelles Eelkema) Нидерланды, 1788-1839
Альбертус Йонас Брандт (Albertus Jonas Brandt) Нидерланды, 1787-1821
Питер Снейерс (Pieter Snijers) Бельгия, 1681-1752
Якоб ван Валскапелле (Jacob van Walscapelle) Нидерланды, 1644-1727
None
Показать комментарийВалерий, cпасибо.
None
Показать комментарийКогда слова лишь опошлят.Эмоции блокируют язык.
None
Показать комментарийПолный Восторг!
None
Показать комментарий"Преданья старины глубокой". Во всей красе.
None
Показать комментарийПрекрасные картины
None
Показать комментарийВсе так по-настоящему: цветы - как-будто только что из сада, а фрукты - даже хочется попробовать. Прекрасные натюрморты.
None
Показать комментарийА авторы, то на русском, то на не нашем - недоработка или авторский выпендрёж?
None
Показать комментарийХ В, "труд упорный ему был тошен..."
"Ему" - это чтоб классика не искажать. А так, конечно, тошен он подавляющему большинству публикаторов - да и вообще народу нашему.
Что уж греха таить... )))
None
Показать комментарийвольфганг, что ДА, то ЙЕС, хотя и обидно(((
None
Показать комментарийТут надобно сакральной лексикой .. "В виде поэзии .."
Чарующая одухотворенность неодушевленного, магнетический гармонический лад .. - Космос земного, но не знакомого.
Спасибо! Впечатление сильное.
None
Показать комментарийКартины - чудо!
None
Показать комментарий
None
Показать комментарийНевероятная красота художественный вкус.))
None
Показать комментарийРаботы прекрасны! Как-будто всё настоящее. Высший класс! Но, не люблю натюрморт как жанр.
None
Показать комментарийЯ очень люблю натюрморты! Спасибо! Но больше всех мне нравятся "Розы" Ренуара!
None
Показать комментарийБольшое спасибо! Прекрасная подборка настоящих мастеров натюрморта
