Скульптор, график и живописец Александр Владимирович Костин родился 26 апреля 1955г. в Донецке, в Киеве учился на отделении скульптуры Национальной Академии Изобразительного Искусства и Архитектуры НАОМА (1980), окончил аспирантуру Академии Художеств (1986), а на сегодняшний день является членом Московского Союза Художников (1985), обладателем Гран-при бьеннале «Свет» в Париже (1995), сопредседателем жюри Московского Международного Форума «Одаренные дети», автором статуэтки-награды «Национальная экологическая премия» (2003-2011) и памятной медали Международной ассоциации геохимиков и геофизиков им. В.И. Вернадского, автором победивших в конкурсах проектов памятников И.С.Тургеневу и В.И. Вернадскому.
Также Александр Владимирович является автором мемориальных памятников и экстерьерной скульптуры на Украине, в России, Франции, Канаде, Италии, Швейцарии.
Работает в сфере монументальной и станковой скульптуры, а также в станковой и книжной графике. Выставочная деятельность ведет с 1980 года.
Работы Александра Костина находятся в Государственной Третьяковской Галерее, Государственном Музее Украинского искусства и других государственных и частных коллекциях России, Украины, США, Канады, Франции, Италии, Швейцарии, Японии и других стран.
Александр Костин - Иллюстрации к «Мастеру и Маргарите» М.Булгакова
И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек...
– И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом плаще…
В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны.
Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион первой кентурии Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором.
Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной.
Иван устремился за злодеями вслед и тотчас убедился, что догнать их будет очень трудно.
– Кресло мне, – негромко приказал Воланд, и в ту же секунду, неизвестно как и откуда, на сцене появилось кресло, в которое и сел маг. – Скажи мне, любезный Фагот, – осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», – как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?
Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию.
А Фагот, спровадив пострадавшего конферансье, объявил публике так:
– Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин!
Фагот щелкнул пальцами, залихватски крикнул:
– Три, четыре! – поймал из воздуха колоду карт, стасовал ее и лентой пустил коту.
Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо. Вот лето идет к нам, на балконе завьется плющ...
По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. Повинуясь этому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам.
Через несколько минут в дымном вареве грозы, воды и огня на холме остался только один человек.
Потрясая недаром украденным ножом, срываясь со скользких уступов, цепляясь за что попало, иногда ползя на коленях, он стремился к столбам.
Тем ужаснее было пробуждение игемона. Он закрыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была.
Появилась в передней совершенно нагая девица – рыжая, с горящими фосфорическими глазами.
Прежде всего откроем тайну, которой мастер не пожелал открыть Иванушке.
Возлюбленную его звали Маргаритой Николаевной. Все, что мастер говорил о ней бедному поэту, было сущей правдой.
Приснилась неизвестная Маргарите местность – безнадежная, унылая, под пасмурным небом ранней весны.
Приснилось это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей.
Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика.
Третий переулок вел прямо к Арбату.
Здесь Маргарита совершенно освоилась с управлением щеткой, поняла, что та слушается малейшего прикосновения рук или ног и что, летя над городом, нужно быть очень внимательной и не очень буйствовать.
Нагие ведьмы, выскочив из-за верб, выстроились в ряд и стали приседать и кланяться придворными поклонами.
Кто-то козлоногий подлетел и припал к руке, раскинул на траве шелк, осведомился о том, хорошо ли купалась королева, предложил прилечь и отдохнуть.
На остров обрушилась буланая открытая машина, только на шоферском месте сидел не обычного вида шофер, а черный длинноносый грач в клеенчатой фуражке и в перчатках с раструбами.
Грач почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел.
Тотчас из-за одного из памятников показался черный плащ. Клык сверкнул при луне, и Маргарита узнала Азазелло.
– Штаны коту не полагаются, мессир, – с большим достоинством отвечал кот, – уж не прикажете ли вы мне надеть и сапоги?
Кот в сапогах бывает только в сказках, мессир. Но видели ли вы когда-либо кого-нибудь на балу без галстуха?
Что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет.
Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду.
– Фрида, Фрида, Фрида! Меня зовут Фрида, о королева.
Что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиной на крыше.
Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.
– Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами,
– Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду.
Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом.
– Оставьте их вдвоем, – говорил Воланд, склоняясь со своего седла к седлу мастера и указывая вслед ушедшему прокуратору, – не будем им мешать. И может быть, до чего-нибудь они договорятся.
Луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель.
А в заключение - портрет самого Булгакова.
На заднем плане – Владимирская горка (любимое место Михаила Афанасьевича) с Андреевским спуском, улицей, на которой Булгаков вырос.Внизу можно даже рассмотреть его дом.
