В конце семидесятых прошлого века живопись моя каким-то совсем причудливым образом попала на первую выставку русских художников в датском городе Копенгагене. В ту пору на Смоленской площади, близ МИДа, существовал загадочный “салон по экспорту”. Не помню, кто именно посоветовал отнести туда картины. У входа повстречал узнаваемого тогда Геса Холла, секретаря компартии США. Скромные мои пейзажи и натюрморты, один из них с чесноком, казались тут совершенно неуместными. Вряд ли на них польстится, Гес, к примеру, Холл.

Салон, впрочем, отнюдь не был выставочным. Множество картин покоилось у стен, по углам, показывая лишь оборотную сторону холстов. Необычно приветливая девушка бегло оглядела мою живопись и тут же выписала накладные о приемке. А через некоторое время я получил каталог выставки, где моя фамилия и натюрморт с чесноком значились среди чрезвычайно ныне славных – Ани Бирштейн, Андрея Волкова, Саши Петрова и других заслуженных теперь академиков. В том каталоге, между прочим, привлекала и цена в датских кронах – что-то около четырех тысяч. Казалось, это невероятно много, но удостовериться не удалось. Датчане ровным счетом ничего не купили. Да и была ли целью салона продажа картин, трудно сказать. Возможно, его создали для более серьезных, стратегических задач. А картины – так, прикрытие.

Впрочем, помимо побывавших в Дании холстов, я вынес оттуда кое-какие позитивные знания.

Расписываясь в “возвратном” документе, услыхал беседу двух бравых джентльменов, чинно слонявшихся по салону. На художников они мало походили. Может, искусствоведы. Или, скорее, секретари дружественных партий. Однако рассуждали о живописи. С точки зрения психиатрии. В том смысле, что яркий колорит говорит о несомненном пьянстве автора, а тусклые, печальные тона – о душевных его болезнях..

Несколько потрясенный брел я по Садовому кольцу, все более сознавая, что живопись моя свидетельствует о двух пороках разом. Уже на Зубовской площади мужественно выбрал одно из меньших, как тогда казалось, зол – держаться изо всех сил, во что бы то ни стало яркости. Пусть будет губительно для внутренних органов, но – “не дай мне Бог сойти с ума”.

Осенний ангел

Зимний ангел

Летний ангел

Тихий ангел

Мой ребенок - ангел

Близ Содома и Гоморры

Настольный ангел

Мехико

Марьячис

Мексиканское трио

Пальмы

Москва. Серебрянический переулок

Ростов Великий

Дубулты

Загорск

Соловки

Рязань

Вологодская область

Гурзуф

И еще некоторые натюрморты.

Альстрамерия

С лобстером

Фрукт питайя

Лилии

Кажется, ромашки

Глазастый кувшин

Падший ангел

Ацтекское божество

Все писано маслом и темперой в конце прошлого века. За десять мексиканских лет состоялось около тридцати персональных выставок.  То есть много картин написал. Точно и не скажу, но сотен пять, пожалуй, – пейзажи, натюрморты, библейские сюжеты. Они разъехались по миру, в десяток, наверное, стран. Надеюсь, висят на чьих-то стенах и обогревают, хочется верить, чьи-то сердца.